– Пусти, тварь!
– Отпущу, – сказал Мазур. – Но, честное слово, если опять начнешь дрыгаться, успокою без оглядки на пол. У вас в Штатах, насколько я знаю, феминистки в голос вопят, что к женщине буквально во всем нужно относиться, как к мужчине, не делая сексистских различий? Считай, что их идеи меня достали до самого сердца, проникся и принял... Усекла?
– Пусти, – угрюмо попросила она. – Черт с тобой... Импотент. Буржуазная свинья...
Разжав пальцы, Мазур изготовился, чтобы при необходимости выполнить обещанное. Мэгги, однако, отступила, пытаясь испепелить его взглядом:
– Попомнишь еще, скотина!
Поправила сползшую бретельку и удалилась в сторону бального зала походкой, которая ей наверняка казалась исполненной презрения. Осмотрев себя и обнаружив, что ширинка в результате женских усилий расстегнута донизу, Мазур привел себя в нормальный вид, пожал плечами и пробормотал под нос одну из любимых литературных фраз:
– Таков печальный итог...
В зале продолжалось веселье. Поразмыслив, он потащился на верхнюю палубу и долго торчал там, не мучаясь никакими особенными терзаниями, бездумно глядя, как порой в луче прожектора вспыхивают алыми рдеющими угольками глаза кайманов. «Смело идут речники, – констатировал он. – То ли прекрасно знают здешний фарватер, то ли аппаратура в рубке стоит отличная, с надежным эхолотом можно так лихо переть в лютом мраке...»
Когда во рту стало горчить от сигарет, направился вниз, к себе в каюту. Лечь и выспаться без задних ног, благо время позднее, и пошло оно все к черту...
За поворотом коридора нос к носу столкнулся с Ольгой, уже взявшейся за вычурную ручку двери своей каюты. Никого, кроме них, в коридоре не было, вновь напомнило о себе все прежнее, и Мазур остановился возле нее, застыл классическим соляным столпом.
– Интересно, что у вас произошло? – Ольга уставилась на него лукаво, чуть хмельно. – Милая Мэгги влетела в зал с таким видом, словно ее изнасиловал Кинг-Конг... или, наоборот, отказался насиловать, как ни предлагали...
– Имело место как раз второе, – угрюмо сообщил Мазур.
– Ну, примерно так я и подумала... Интересно, а почему вы проявили столь несвойственную военному моряку нерешительность? – прищурилась она с хмельным, кокетливым лукавством. – Красива, сексуальна, была готова...
– Не нужна она мне, – сказал Мазур и, придвинувшись вплотную, неожиданно для себя бухнул: – Я не могу без тебя...
Подняв брови, Ольга смотрела на него снизу вверх серьезно и чуть беспомощно, прикусив нижнюю губу – еще один знакомый по п р е ж н е й жизни жест...
– Послушай, – сказала она тихо. – Я не монашка и не ледышка. Могу тебя впустить... если только ты точно знаешь, чего от меня хочешь. А ты знаешь? По-моему, нет. Я ведь не о н а, и мне вовсе не хочется, чтобы с помощью моего тела кто-то всего-навсего воскрешал милые сердцу воспоминания... Я же буду чем-то вроде резиновой куклы, сделанной по особому заказу...
– Да, конечно, – смятенно сказал Мазур, пылая от стыда. – Прости, сам не знаю...
– Прощать тут не за что, – сказала Ольга все так же тихо. – Ты только, пожалуйста, не забывай, что я – это я. Спокойной ночи, господин каперанг.
Она привстала на цыпочки, коснулась губами его щеки и в две секунды исчезла за дверью. Мазур поплелся прочь. Ноги сами привели в «бальный зал» – там уже наполовину поубавилось веселившихся, Мэгги танцевала с помощником, Фредди и Мюнхгаузен по-прежнему торчали у стола.
– Эй, а мы тут как раз спорим, полковник, – обрадованно повернулся к нему Фредди. – Этот чудак не верит, что русские пьют виски стаканами, а я ему доказываю – пьют, столько народу это видело... Скажите веское слово, а? Я с ним на полсотни баксов стукнулся. Вы ж полковник, дипломат, вашему авторитетному слову он поверит...
Мазур молча взял бутылку «Джим Бим», выбрал чистый фужер граммов на сто пятьдесят, набулькал до краев. Он не играл – ошарашить себя алкоголем хотелось до того, что скулы сводило. Чуть отстранившись, чтобы не капнуть на белые брюки, примерился и ахнул одним глотком. И не дождался привычного ожога, огненного комка, прокатившегося бы по пищеводу. Принюхался – нет, чистый виски, без дураков...
Сеньор Мюнхгаузен таращился на него, выкатив глаза и раскрыв рот. Усмехнувшись, Мазур указательным пальцем подвинул его челюсть на место – деликатненько, чтобы, не дай бог, не прикусил язык. Налил себе еще, примерно половину, выпил столь же залихватски. На сей раз ощутил и вкус, и алкогольный жар в глотке. Из угла на него пытливо уставился Кацуба, Мэгги, склонившая голову на плечо помощнику, послала презрительный взгляд. Сидевший рядом с Кацубой Дик взирал на свою ветреную подружку, слившуюся с юным речником чуть ли не в единую плоть, с философическим смирением старого мудрого даоса. Пожалуй, насчет свободных нравов она не врала...
Мюнхгаузен что-то попытался спросить, но Фредди решительно отодвинул старичка и с неожиданной для него участливостью сказал Мазуру:
– Брось, полковник, не стоит она того, ни одна не стоит... Давай лучше хватанем по-русски, я тебе докажу, что и янки из Коннектикута перед таким сосудом не оплошает... – Взял фужер Мазура, придвинул себе чистый и налил виски, примерно на две трети. – Хлопнем, а?
– Хлопнем, – сказал Мазур.
Давным-давно известно, что под разными географическими широтами один и тот же человек на спиртное реагирует по-разному. Мазур исключением не был: если, скажем, на Урале голова у него после перепоя чувствительно потрескивала, то в Питере практически не болела, а в Минске и вовсе не случалось вредных симптомчиков, хоть ведро вылакай. Оказалось, что республика Санта-Кроче мало чем в этом плане уступает белорусской земле – вчера ночью они-таки нарезались с Фредом так, словно с утра должен был наступить сухой закон с расстрелом за нарушение. Правда, кино, как говорится, не рвалось – Мазур все помнил: и как волок Фреда в каюту к соскучившимся котейкам, и как не вполне по-джентльменски послал Мэгги очень далеко в ответ на какую-то крайне ехидную реплику. И все остальное – в общем, ничего такого, за что следовало бы терзаться похмельными ужасами. А главное, голова ничуть не болела, разве что во рту ощущалась неприятная сухость, но и она прошла, когда влез под душ.