Он сгруппировался. Предстояло превзойти самого себя – в то время как тело похныкивало и паникерски напоминало, что он уже не молод, он не прежний, не сможет вертеться, как черт с раскаленным шампуром в заднице, как бы не сплоховать...
Нельзя сплоховать. Никак нельзя.
Ольгу наконец привязали, она дернула головой, открыла глаза, послышался чей-то хохоток. Виктория встала с подоконника, потушила о него сигарету, подошла и, чуть наклонившись к Ольге, произнесла несколько длинных фраз – Мазур, разумеется, не понял ни словечка – не глядя, протянула руку назад. Пабло торопливо вложил ей в руку изогнутые под прямым углом никелированные щипцы, Виктория медленно провела ими над лицом Ольги, что-то сказала, уже короче. Общий хохот.
Пора. Мазур со своего места видел в противоположной стене двойную дверь – высокую, застекленную. Мысленно представил зал под другим ракурсом, прикинул, как он будет выглядеть от двери. И на цыпочках побежал в ту сторону. Ничто так не ошеломляет противника, как смерть командира – в особенности внезапная, грянувшая, как гром с ясного неба. Если бы еще кто прикрыл спину... Но не стоит выпрашивать у Всевышнего вовсе уж тепличных условий для работы.
Какой-то миг он стоял по другую сторону стеклянной двери, не замеченный никем – последний раз примерялся к местности, усилием воли заставил заткнуться тело, нывшее что-то заигранное о проклятом возрасте...
И нажал на спуск. Второй раз. Третий.
Пробитое его пулями стекло еще оседало потоком осколков с оглушительным звенящим грохотом, еще заваливалась с пробитой головой Виктория, еще никак не мог упасть согнувшийся пополам Пабло, а он уже ворвался в зал. Расчетно-наводящая приставка к тяжелому «браунингу» работала хватко, как встарь, тявкающе хлопал глушитель, разбрасывая смерть, в нелепых позах дергались немые фигуры, Мазур ушел вправо, разжал пальцы, выпустив разряженный пистолет, рывком перебросил из-за плеча автомат и прошелся двумя короткими очередями, внося последнюю правку. Новый стеклянный грохот – это, рассыпаясь на длинные куски, рухнула стеклянная стена.
Тухло, нестерпимо душно воняла пороховая гарь, кровь тяжко колотилась в висках, не сразу и удалось подавить нестерпимую тягу убивать, убивать, убивать, внушить себе – некого, некого, некого...
Снаружи затарахтел пулемет, вылетели стекла где-то правее. Конечно, видели, как разлетелась стеклянная стена диспетчерской, всполошились... Вырвав мачете из ножен, Мазур четырьмя точными ударами перерубил веревки, рывком поднял Ольгу со стола и вовсе уж бесцеремонно вырвал изо рта тряпку.
Она мотала головой, что-то пискнула, закатила глаза. Без раздумий Мазур угостил ее двумя оглушительными оплеухами, сдернул со стола и поставил на ноги. Еще раз окинул взглядом распластанные тела – нет, никто не дергается, не готовится из последних сил пальнуть в спину...
– Ну? – рявкнул он нетерпеливо. – Ты как?
Ольга помотала головой – щеки горели от качественных пощечин, волосы растрепались:
– Н-нормально... – и кинулась куда-то в угол.
– Некогда блевать! – рявкнул Мазур, косясь в коридор, откуда мог появиться последний остававшийся в здании партизан. Черт, кто бы сказал лет пятнадцать назад, что придется класть штабелями левых партизан, – Л е в ы х! П а р т и з а н! Борцов с империализмом! – принял бы того за шизофреника...
Нет, она вовсе не собиралась блевать – схватила с запыленного стола кобуру со своей «береттой», принялась продевать кончик ремня в широкие петли пятнистых брюк. Ну, тем лучше, без соплей обошлись...
Снаружи захлебывался пулемет, его поддержала парочка автоматов – подполковник воюет вовсю, надо помочь...
– Это засада! – выпалила Ольга. – Луис... – и отпустила несколько понятных без перевода словечек.
– Вот именно, – сказал Мазур. – Пошли!
Он повернул влево. Отыскав подходящее окно, откуда и джип, и грузовик были как на ладони, прижался к стене и выпустил длинную очередь по зеленому брезенту, слегка провисавшему на стойках. Не оборачиваясь, крикнул Ольге:
– Спину мне держи! – прикинул, где примерно могут располагаться стрелявшие, прошил брезент еще одной аккуратной строчкой.
Подействовало, да и Кацуба поддавал жару – огонь из кузова прекратился. Брезент дрогнул, взметнулся, но отнюдь не от ударов пуль: между капотом и углом диспетчерской мелькнула сгорбленная фигурка бегущего. Короткая очередь Мазура опоздала. Он опустил автомат, смахнул со лба пот: оказалось, чело мокрехонько, волосы слиплись, соленые струйки заползали в глаза. «Стареем», – пришла беспощадная мысль.
Ольга смотрела на него с непонятным выражением – то ли смеяться собралась, то ли в обморок падать. Внезапно без единого слова повернулась и пошла назад, в коридор, где уже слабо ворочался тип с лампочкой во рту. Мимоходом добавив ему еще – для очередной четверти часа доброго беспамятства, – Мазур кинулся за девушкой. Она, упершись подошвой тяжелого солдатского ботинка, перевернула тело Виктории на спину – открывшееся зрелище уже мало напоминало холеное личико немало почудившей доченьки миллионера.
– Пресвятая Дева, – сказала Ольга тихо. – Полтора года эту суку искала вся полиция, спецназ, а ты ее – так просто... – Ее голос сорвался. – Сука...
Мазур обхватил ее сзади, на миг прижал к себе и тут же отпустил – некогда было утешать мягко и нежно.
– Пошли, – распорядился он решительно. – Еще парочка где-то поблизости бродит, не стоит испытывать судьбу...
Из-за угла выскочил Кацуба, опустил автомат, осклабился:
– Ну, выстрелов я не слышал, а потому и не беспокоился... Господа, вам не кажется, что пора покинуть эти руины? Небо, что характерно, чистое, никакой грозы...