Возвращение пираньи - Страница 67

К оглавлению

67

– Не переживай, – прошептала Ольга на ухо. – Подумаешь, беда какая, нашлось несчастье... – Она задышала чаще. – Сейчас все наладится, повернись...

Наладилось. Они любили друг друга остервенело, нежно, неспешно, яростно, тесная кровать словно нарочно была придумана для этих двух влажных тел, и в редкие минуты просветления Мазур видел, что запрокинутое лицо, прекрасное и дикое в гримасе откровенного наслаждения, ему н е з н а к о м о – как незнакомо знакомое вроде бы тело, все было чужим, новым – аромат кожи, запах волос, вкус потаенного, губы, ладони, стоны, шепот...

Ольга его опустошила до донышка, во всех смыслах и всяким манером, напоследок позволив то, чего никогда не делала т а. Он прямо-таки колыхнулся в невесомости, когда все окончательно утихло, пожар погас и он обмяк, уронив лицо девушке на спину. Придя в себя, отодвинулся, и они улеглись в обнимку на койке, снова каким-то чудом ставшей чертовски узкой и тесной.

Мазур с неким непонятным страхом ждал ее первого слова.

– Я ведь другая? – спросила она тихо.

– Другая, – сказал он, ощутив столь же непонятное облегчение. – Совершенно другая...

Она не задала пошлейшего вопроса – кто лучше, а кто хуже? – она была умна... Вернулся страх, но теперь он был другого рода – Мазур запоздало, бессмысленно испугался, что мог сюда и не попасть, ничего этого не пережить. Вот теперь он, согласно давно умершим здешним классикам, совершенно не мог разобраться в ощущениях и чувствах.

Быть может, оттого, что для них и не было слов. Глупо думать, будто в человеческом языке есть слова для всех абсолютно движений души. Очень глупо.

Одно он знал – что любит э т у. Но, едва попытался что-то сказать, Ольга проворно прикрыла ему ладонью рот:

– А вот этого не нужно...

– Чего?

– Чует мое сердце, ты собираешься наговорить массу ужасных вещей. Что ты меня любишь, что любить готов, по старику Екклезиасту, «доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем»... Не надо, милый. У тебя слишком прочно в голове – т а. Может – п о к а, а может – навсегда. А я – это я. И чтобы ты любил м е н я, то ли срок не пришел, то ли должно произойти нечто...

– Что?

– Откуда я знаю? – вздохнула Ольга, примостив голову у него на груди. – Я вообще не знаю, произойдет ли это нечто, я ведь не чья-то копия, мой кабальеро, я сама по себе, независимая, гордая и упрямая, у меня были мужчины, у меня есть цели в жизни, мы взрослые люди, в конце концов, а не возникли из ниоткуда... Знаешь что? Давай посмотрим, что будет утром. Как мы друг друга будем чувствовать. Может, что-то и определится н а б р о с к о м... Принеси вина, пожалуйста. У меня есть дерзкое желание – угомониться как можно позже, вот только не знаю, как ты к этому отнесешься, вымотанный гладиатор...

– Это заманчиво, – сказал Мазур, поцеловал ее и пошел к столу. – Буду следовать за вашими желаниями, сеньорита, доколе... как там?

– Доколе не померкли солнце и свет... Брат дедушки был аббатом. Представь себе, самым настоящим аббатом в монастыре Сан-Бартоло. И ревностным... Когда он гостил у нас, мог, да простит он мне такую вульгарность, заездить экзаменами на знание Библии. Правда, потом я вынуждена была признать, что книга Екклезиаста – и в самом деле произведение редкого гения. – Ольга поудобнее присела у стенки и, покачивая стаканом совершенно черного в сумраке вина, продекламировала: – Наслаждайся жизнию с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем... Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много: все, что будет, суета!» – и серьезнее добавила: – Да простит мне Пресвятая Дева, если это невольное богохульство, но я-то очень надеюсь, что нет...

Мазур, относивший себя к «нерадивым верующим», в библейских текстах был не столь искушен, единственное, что он помнил наизусть, кажется, вовсе не принадлежало Екклезиасту: «Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице». Маловато, чтобы включаться в беседу на библейские темы с двоюродной внучкой самого настоящего аббата...

– Вряд ли богохульство, – сказал он, подумав. – Коли уж в Библии есть Песня Песней...

– Вот кста-ати! – прищурилась Ольга. – Очень своевременная тема, мой кабальеро... «Возлюбленный мой протянул руку сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него». Это намек, сеньор полковник, если вы не поняли.

– Понял, – сказал Мазур, чуть задыхаясь. – Полковники иногда бывают сообразительны...

Он залпом осушил свой стакан и пошел к кровати, навстречу дразнящей улыбке самой неожиданной в его жизни женщины. Там и дороги-то было – три шага, но сколько за это время успел передумать: что будет дальше, любит он или попросту тоскует по той, и, главное, как же теперь жить в постоянном страхе за нее... За э т у.

Глава тринадцатая
Они уходят

И утром не произошло ничего, изменившего бы н о в ы е отношения. Все повторилось: естественно, просто, сонно и уже знакомо, после чего Ольга ускользнула, в полном соответствии с незнакомым ей, разумеется, шлягером – то ли девочка, то ли видение, – пояснив, что даже в такой дыре, как эта, девушке из общества, снабженной солидными рекомендательными письмами, следует самую малость заботиться о репутации, все все могут знать, но никто не должен ничего видеть... В чем и состоит, добавила она с ухмылкой, хваленая латиноамериканская мораль, ничем особенным не отличающаяся от всех других моралей.

67