Возвращение пираньи - Страница 65

Он сразу уловил момент, когда бой перешел в и н о е качество. Ручаться можно, зрители так ничего и не поняли, но Мазур без труда сообразил...

Бедуин, казалось бы, нападал ожесточенно, яростно, сыпал непрерывным каскадом ударов – но на самом деле умышленно затягивал бой, маскировал это эффектными бросками, выкриками, перемещениями, так, что любой непосвященный обманется. На самом деле он откровенно навязывал Мазуру затяжную войну, позиционную, если можно так выразиться. Тактика нехитрая: отводя глаза зрителям чередой эффектных финтов, уходи в глухую защиту, изматывая противника. Драка на выносливость. Побеждает сплошь и рядом не тот, кто сильнее или искуснее, а более молодой...

Вот этого как раз нельзя было допускать. Уступая кое в чем, Мазур кое в чем превосходил, но не хватало простейшей вещи. Молодости. Бедуину не более тридцати, а то и поменьше, зато Мазуру... многовато каперангу Мазуру, для данного случая многовато, и годы берут свое, и дыхалка уже не та, и связки не те, и не тренировался всерьез давненько, э т о т тоже давно не видел н а с т о я щ и х тренажеров, но на его стороне молодость... Это вам не сытенький накачанный мальчик из спортзала, его тоже учили убивать, чтобы не погибнуть самому, и учили на совесть, знаем мы, что такое Легион...

Первый тревожный звоночек тренькнул, когда Мазур ощутил обжигающую боль в плече – пропустил удар, не оттого, что прозевал, а потому, что противник оказался резвее... Плохо. А ну-ка так... а так вот... Получи!

Что он прицепился? В третий раз одно и то же... Такое впечатление, что специально в ключицу и целит... Что ж, умно, умно, толково, белая кепка...

Что ж, сыграем в его игру... Щ е н к о в при всем их опыте частенько подводит самоуверенность. Навязал затяжной бой, чтобы измотать противника – значит, ждет первых симптомов измотанности, а значит, какая-то часть сознания отстранена от выработки верных оценок...

Трудно в таких условиях точно подсчитать свои ушибы, боль не всегда и чувствуешь, но по ребрам он Мазуру попал толково, и плечо задето, ухо жжет... А если так?

Притворившись, будто потерял темп, дрогнул – что, честно признаться, требовало не столь уж изощренного лицедейства, он и в самом деле близехонько продвинулся к тому рубежу, где совсем близко маячит усталость, – Мазур пошатнулся, отпрыгнул, сделал вид, что падает. Но упал рассчитанно, перекатился, в секунду зацепил пяткой щиколотку противника, взмыл над землей, «щучкой» метнувшись в сторону...

Сбил! Впервые за все время один из дуэлянтов оказался на земле!

Вот только развить успех не удалось – Бедуин извернулся змеей, ухитрившись так и не треснуться затылком о твердь земную... От первого удара ногой ушел, а вот от второго не смог... Так, теперь пустить крови, по чавке ему, чтобы кровушка летела веером, подтачивая уверенность, так уж человек устроен, вид собственной кровушки, ее влажная соль на роже, на языке лишает пусть крохотной, но все же доли уверенности в себе... А ежели мы тебе большой палец из сустава вынесем? По японской методике? Н-на!

Волчьим чутьем Мазур просек миг и з м е н е н и я. Перелома в драке. Теперь, плюнув на дыхалку, на годы, насесть, не давая передыху, вырубать не обязательно, ошеломить его, сломать волю, заколотить...

Больно! Зацепил... На! На! Не увлекайся, уйди, влево, только влево, мордой его на солнышко, навстречу жарким лучам... то ли толпа не орет, то ли не воспринимаешь ее рев... хорошее солнце, жаркое, ссадину на затылке печет...

Он ничего не видел вокруг. Мир сузился, площадка сузилась, перед глазами мелькнула алая пелена, и это плохо, так и дыхалка собьется... Н-на!

Тут уже было не до галантности. С самого начала было не до галантности. Вновь полыхнула алая пелена. Прорываясь сквозь нее взглядом, Мазур метнулся вперед, поставил блок, разрушил чужой блок, достал кадык кончиками пальцев, отдернул ладонь и ударил вновь, ногой, под колено, отмахнулся от последнего удара Бедуина, твердо зная, что он последний... не убить бы, ведь повесят, и как она тогда... та... и эта... но т о й давно уже нет...

Достал скрючившегося противника пяткой, извернувшись, ударил в последний раз. Чуть не поддался слепой ярости, хотелось размолотить в лепешку, чтобы не п о с я г а л...

Удержался. Отступил, уронив руки, налитыми кровью глазами следя за скорчившейся на сухой, твердой земле голой фигурой. Достаточно для победы или все же нет?

Перед ним вдруг возникла чья-то рожа, то сводившая широко раскинутые руки, то разбрасывавшая. Отмашку дает, что ли... ага, это герцог...

– Все! Все! Все! – Мазур услышал вопль «рефери», в уши тут же ворвался рев толпы. – Все! Конец! Победа!

То же самое орала сотня глоток. Мазур отвернулся, побрел к скамейкам – сидевшие торопливо вскочили, давая место, – упал задницей на жесткую доску. Внутри творилось неописуемое: сердце колошматилось о ребра, легкие ходили ходуном, под ложечкой жгло, глаза туманило... Все доходило, как сквозь полуобморок – кто-то хлопал его по плечам, кто-то орал в ухо, о губы вдруг стукнулось что-то твердое, Мазур разжал рот, глотал хлынувшую струей из задранной бутылки прозрачную отраву, кашляя, проливая на грудь, обжигая горло, трезвеющим сознанием отмечая, что это не виски, покрепче будет, и вкус непонятный, и бутыль без этикетки...

Сумасшедшее напряжение медленно-медленно таяло. Его все еще хлопали по плечам, восторженно орали в уши. Весь этот гомон вдруг перекрыла череда выстрелов – Мазур увидел, глядя над головами болельщиков, что это герцог, стоя посреди площадки, палит, опустошая в воздух обойму потертого «кольта». Когда патроны кончились и настала тишина, «министр культуры» заорал: