Возвращение пираньи - Страница 53

– Вот бы сторожевик... – совсем по-детски протянула Ольга.

– Лучше заранее настройся на плохое... – бросил ей Мазур. – Ну, что делать будем?

– Вряд ли у них все знают всех, – быстро сказал Кацуба, хищно кривясь. – Главное, они не ждут сюрприза, им же сообщили, что все прошло нормально... а? Да и выбора у нас нет...

* * *

...Позиция Мазуру досталась довольно неудобная – лежал в одной из шлюпок, под брезентом, но лучшей попросту не было, палуба гражданского парохода плохо приспособлена для засад. Ольга осталась в рубке, со строжайшим наказом не лезть на рожон и не палить раньше условленного сигнала. Фредди в красной повязке, позаимствованной у одного из покойников, которому она уже была без надобности, остался на прежнем месте – с «гарандом» наперевес стерег пассажиров. Никаких подозрений эта картина – согнанные на корму пассажиры и охранник при них – возбудить не могла, коли уж с самого начала входила в диспозицию террористов. Вряд ли незваных гостей встревожат пятна крови на палубе, пара разбитых иллюминаторов...

Кацубе выпало самое опасное – он, перетянув лобешник алой повязкой с похабной аббревиатурой PIR, торчал у перил на баке, готовясь приветствовать гостей, чтоб им сдохнуть. Мазур давно уже отметил, что его напарник почти неотличим по внешности от здешнего простонародья: одень его попроще, и запросто сойдет за «белого бедняка», а то и за чоло. Ну разумеется, так и должно быть, иначе не смог бы он неоднократно навещать сей континент в качестве посланца глаголевской конторы...

Кацуба уставился вперед, словно Колумб у берегов Гаити. Заорал что-то непонятное, махая автоматом. «Так, началось», – сказал себе Мазур, еще раз прокачал, как будет взметываться из-под брезента, пригнулся.

Те, кого Кацуба от души приветствовал, видимо, не узрели ничего подозрительного – иначе подполковник открыл бы огонь первым без неуместного в такой ситуации благородства. Он махал то автоматом, то свободной рукой, заорал что-то насчет «революсьонарио» («Не переборщил бы, – забеспокоился Мазур. – А впрочем, ему виднее...»), перегнулся за перила над заранее вывешенным штормтрапом.

Слышно было, как с ним громко обмениваются непонятными фразами, Мазур выглядывал из-под брезента одним глазком, держа свою СЕТМЕ в полной готовности. Ага, ему бросают конец, и Кацуба не особенно ловко привязывает его к перилам... насколько Мазур мог рассмотреть кусочек реки из своей неудобной позиции, в большой, формой смахивавшей на мыльницу лодке народу хватало, не меньше пяти...

Шестеро. Один за другим они взобрались на палубу, неуклюже управляясь с трапом, заоглядывались, спрашивали что-то – у четверых оружие уже за спиной и на плече, только двое, видимо, особо недоверчивые, держат свои короткие трещотки наготове. Ну, с вас и начнем...

Он напрягся. Знал все заранее, но, как оно обычно и бывает, крик Кацубы обрушился громом с ясного неба:

– Паре, манос арриба!

И он резанул очередью поверх голов.

Четверо так и присели, закрывая головы руками, один было развернулся на полусогнутых в сторону Кацубы – только тот нажал на спуск раньше, и противника швырнуло на перила. Аккуратной очередью патронов в шесть Мазур положил второго. Выпрыгнул из-под брезента, встал у перил верхней палубы и для вящей убедительности дал еще одну очередь поверх голов, чтобы окончательно прониклись жестокой новизной ситуации.

В молниеносном темпе Кацуба разоружал ошалевших гостей, ожидавших совсем другого приема и потому расслабившихся. Мазур страховал его сверху, улучил миг, чтобы глянуть в сторону рубки – что ж, Ольга заслуживает похвалы, не палит, не скачет, дисциплинированно занимает исходную позицию, поскольку не получила от него сигнала...

Все, можно спускаться. Он остановился метрах в трех от четверки, еще не успевшей в полной мере осознать горечь плена. Обычное зрелище, ничего нового – смесь испуга и злости на лицах, ошарашенность понемногу проходит...

Не теряя времени, Кацуба заорал что-то. Не получив ответа, ударил очередью в доски палубы совсем рядом с чьими-то подошвами. Брызнула щепа, сидевший на корточках молчун от страха свалился на пятую точку, но рта так и не открыл.

Плавным движением Кацуба вырвал из-за пояса револьвер, навел на молчуна, потянул спуск. Выстрел. Ближайшего к оседавшему мертвецу пленника забрызгало багрово-белым, он втянул голову в плечи, издав нечто среднее меж стоном и воплем.

Никаких эмоций Мазур не испытывал. На войне, как на войне, они сюда не кофей гонять пришли, мы их сюда не звали... Они первые начали. Пресловутое экстренное потрошение – процедура предельно жестокая, но необходимая. Кто-то должен, наконец, сломаться, а если нет – продолжим...

Ага! Тот, которого на совесть обдало кровью и мозгами, пронзительно, торопливо заорал – что-то осмысленное, пусть и непонятное. Сломался, такое впечатление...

– Что? – спросил Мазур.

– Пока что – жить хочет, и не более того, – отмахнулся Кацуба, прорычал что-то на испанском.

Они с пленным с минуту то ли спорили, то ли торговались. Потом говорил один Кацуба. Потом – один пленный. Наконец подполковник осклабился:

– Испражняется... Короче, мон колонель, к нам понемногу поспешает целая флотилия. Четыре кальяпо, баржа на буксире у катера, еще один катер... Из и г р о к о в – человек десять, остальные – окрестные индейцы, их попросту согнали и запрягли. Симпатия твоя предугадала все четко...

– Далеко они? – спросил Мазур, не имевший времени обижаться на «симпатию».

– Километрах в трех, – сказал Кацуба. – Они по-черепашьи тащатся – равнение держат на самых тихоходных, сиречь на плоты. Ну, дело понятное – хоть и посадили на каждый кальяпо по своему хилому мордовороту, но опасаются, что «индиос» могут улучить момент, шарахнуть надсмотрщика багром по голове и драпануть в чащобу подальше от высокой политики... А эти вырвались вперед – не терпелось им, эстетам, первыми добраться до новенького оружия... я, циник старый, подозреваю, и до толстых бумажников «буржуазных свиней», идея идеей, а жрать-то хочется... Пора красиво уходить.