Мазур уставился в небо, куда показывал сержант. Ну вот вам и кавалерия из-за холмов... Вертолеты на глазах разорвали четкий строй, уходя вправо-влево, и Мазур с сержантом кинулись под защиту вагона – влепят сгоряча из бортовых дудок, потом ругай их с того света...
Из-под вагона все же удалось рассмотреть, как над рекой в трогательном единении промчались бок о бок «Барракуда» огневой поддержки, российского производства, и штатовская вертушка типа «Ирокез», обе украшенные броской эмблемой ВВС Санта-Кроче. Они шли прямо на мост, мощно стрекоча, отсвечивая бликами, озаренные вспышками бортовых пушек. Атакующие боевые вертолеты – приятнейшее зрелище, когда они на твоей стороне, и омерзительная картина во всех прочих случаях...
Теперь можно было не выделываться, не строить из себя двух героических ковбоев, – и они с Лопесом долго еще просидели под вагоном, в эпицентре рокотанья винтов, скрипучей пальбы скорострельных авиапушек и трескотни пулеметных очередей. Вылезли, когда все прекратилось, стихла пальба, вертолеты стали один за другим приземляться там и сям.
Первым делом Мазур кинулся в вагон, уворачиваясь от типа в офицерском берете, что-то возбужденно тараторившего насчет радости, которую он испытывает при виде невредимых «сеньорес дипломатико». Мимоходом подумал: на тепловозе, видимо, была рация, отсюда и столь чудесное избавление. Ненавязчивая забота дона Себастьяно дает первые плоды: вояки явно знали, кто едет в подвергшемся нападению поезде.
Слава богу, там все было в порядке – Ольга отряхивалась, кидая яростные взгляды на Кацубу, несомненно, лишь пару секунд назад ее выпустившего.
– Между прочим, – сказал Кацуба, – тут некоторые, стремясь героически ринуться в бой, отпускали выражения, которые благовоспитанные сеньориты из общества и знать-то не должны даже приближенно...
– У, ябеда! – огрызнулась Ольга, и это прозвучало так по-детски, что Мазур облегченно хохотнул.
– Не женское это дело, – сказал Кацуба.
– Где мой пистолет?
– Пожалуйста. – Мазур подал ей «беретту» рукояткой вперед. – Вот только патронов расстрелял изрядно, уж простите...
Вышел в коридор, чуть подрагивавшими пальцами вытягивая из кармана сигареты. Сквозь стеклянную дверь увидел, как с пола поднимается Кошачий Фред, прикрывавший собою ящик, – и сделал ему знак, обозначавший, что все неприятности кончились.
Они с Кацубой отошли от поезда метров на двадцать, и Кацуба сразу же сказал:
– Посмотри-ка внимательнее...
Мазур огляделся: между вертолетами и вокруг поезда суетились солдаты в пятнистом, с оглядкой возвращались пассажиры, кое-где слышались вопли боли, над ранеными стояли кучки скорее зевак, чем помощников...
– Да нет, ты на вагоны посмотри, – сказал Кацуба. – Интересная картинка, а? «Плебейские» порядком изрешетили, а два первого класса практически не тронуты.
– Ну и?
– Не согласуется сие с тактикой герильеро, на сегодня хорошо известной. Они обычно не делают исключений для «господских» вагонов – но и не решетят вот так... Пускают пару очередей вдоль вагонов, главным образом под потолок – вполне достаточно для наведения паники. А здесь все наоборот... Не по-обычному. И поскольку предпочитаю лучше пересолить, чем недосолить, мне в голову лезут идиотские мысли: быть может, это на нас кто-то охотился...
– Честно, не знаю, что тебе сказать, – пожал плечами Мазур. – Тебе виднее. Может быть, да, а может, и нет, что тут сейчас скажешь, не имея ни пленных, ни достоверной информации... Одно ясно: зря мы поленились снимать печати со стволов, самое время... – Он оглянулся на приближавшегося сержанта Лопеса и спросил уже громче, по-английски: – Полиция не будет возражать, если мы лишим оружие невинности в виде печатей?
– Не будет, – вяло ответил Лопес. – Даже наоборот, рекомендует именно так и сделать. Из столицы мы давно выехали...
Он стоял, устало держа автомат дулом вниз, и на его белый костюм жутко было смотреть – бродяга бродягой. Мазур видел, что после всех героических передвижений по-пластунски сам выглядит не лучше. Ни дать, ни взять – Адам-сплошная-глина.
– Эй! – окликнули их из окна вагона. – Как там, кончился вестерн?
Мазур поднял голову. В проеме, обрамленном обломками деревянных жалюзи, красовались «белозубики» – американская парочка, Дик и Мэгги, насквозь поддельные арканзасцы.
Сержант Лопес, уставясь на них свирепо и угрюмо, беззвучно пошевелил губами – Мазур мог совершенно точно сказать, даже не зная испанского, что именно произнес про себя бравый служака. Поскольку сам думал то же самое. В таких ситуациях зеваки не просто раздражают – приводят в бешенство. Особенно если стоят со столь беззаботными рожами, словно вышли из кинотеатра с премьеры очередного блокбастера.
– А не выпить ли нам по рюмочке, сержант? – искренне предложил Мазур. – После такого карнавала?
– С удовольствием, сеньор, – отозвался Лопес, безуспешно пытаясь выхлопать из костюма глиняную пыль. – По-моему...
– Есперен, сеньорес! – раздался сзади непонятный крик.
Их нагнал пожилой человечек, судя по одежде – пассажир плебейского класса – и что-то горячо затараторил, обращаясь сразу ко всем троим, яростно помогая себе выразительными жестами. В конце концов сержант что-то веско, угрюмо ответил, мановением руки отослал болтуна прочь.
– Что там? – спросил Мазур, ни черта не понявший.
Лопес быстро огляделся, понизил голос до шепота:
– Не знаю, как к этому относиться, сеньор коммодор... Этот тип уверяет, что за несколько минут до... начала заварушки видел с крыши, как из окна вагона кто-то выпростал красную ленту. Довольно длинную, яркую, заметную. Вообще-то мы уже сталкивались с таким приемчиком. Условный сигнал, и довольно эффективный: красное видно издалека, при нужде достаточно разжать пальцы, и не останется никаких улик... – Он тяжко вздохнул. – Говорит, будто это было окно одного из двух вагонов первого класса. Которое точно, конечно, не рассмотрел.