Возвращение пираньи - Страница 32

– А наш янки не дурак, – тихонько сказал Кацуба.

– Ты про брехню насчет Алабамы? – спросил Мазур. – Я и сам засек. Только вряд ли это по нашу душу. И потом, мало ли по какой причине вашингтонец может себя выставлять алабамцем...

– Ну, во-первых, к т о-т о может и не знать, что мы с тобой семи пядей во лбу, с маху привязываем акцент к местности. А во-вторых... Есть соображения посерьезнее. Хоть это и считается заезженной истиной, но народец, посвятивший себя определенному ремеслу, сплошь и рядом выдают именно глаза. Если истина насквозь заезженная, это еще не означает, что она бесполезная, отнюдь. Глаза у этой сладкой парочки мне решительно не нравятся. Потому что оба постоянно демонстрируют классическое локаторное обшаривание. Вмиг разбивают окружающее пространство на некие сектора и быстренько изучают взглядом каждый. Научиться нелегко, а отучиться еще труднее, въедается, непроизвольно получается...

– Выходит, Кошачий Фредди прав?

– Не знаю, – сказал Кацуба. – Вообще-то такой тактике учат в первую очередь не разведчиков, а скорее охранников.... Но факт, что парочка непростая. Гниловатая парочка. Вовсе не обязательно по нашу душу, но приглядываться стоит. Не люблю непонятных людей в непосредственной близости, когда отправляюсь на такие вот прогулки...

Вернувшись в купе, они, к нешуточному удивлению, узрели, что Ольга преспокойно курит, умело выдыхая дым. Прежде ее с сигаретой не видели.

Она, вот чудо, немного смутилась:

– Извините, я кажется, переусердствовала...

– В чем? – спросил Мазур.

– В демонстрации дурного настроения. Простите, но эта ваша экспедиция и в самом деле на меня свалилась как снег на голову. Есть отчего фыркать и царапаться. Нет-нет, коммодор, не нужно напускать на физиономию столь понимающе-циническую ухмылку... Вы в мою личную жизнь не вторгались, но работу над довольно серьезным проектом пришлось из-за вас отложить.

– Видит бог, мы этого не хотели, – сказал Мазур, радуясь самой возможности непринужденно поговорить и слушать ее голос.

– Я понимаю. Это все дон Себастьяно. Человек, изволите ли видеть, старого закала. Работающая, в особенности серьезно, женщина – вздор, нонсенс, абсурд. Не может такого быть. Следовательно, нарушив ближайшие деловые планы такой особы, словно бы и не чувствуешь серьезной вины...

– Я понимаю, – сочувственно пробормотал Мазур.

– Сомневаюсь, – строптиво бросила Ольга. – Иначе не кидали бы то и дело столь иронические взгляды на мою пушку. – Она дернула подбородком в сторону кобуры с великолепной «береттой». – Если бы слышали краем уха, как асиендадо воспитывают детей на северо-западных равнинах...

– Слышал, – сказал Мазур. – «Всадница под бледной луной»...

– Убогий пример, – отрезала Ольга. – Кое-как втиснутая в наши декорации классическая мелодрама... хотя, кое-какие верные наблюдения взяты прямиком из жизни. Подозреваю, дедушка меня впервые посадил на коня в пять лет как раз оттого, что обожал это чтиво. Конь, правда, был не из диких, да и полдюжины гаучо верхами сидели наготове... – Она загадочно прищурилась. – Хотите положить себе яблоко на голову? Честное слово, я его непременно собью, пистолет пристрелянный, я к нему привыкла.

– Благодарствуйте, – сказал Мазур. – Лично я всегда считал, что историю про Вильгельма Телля швейцарцы выдумали для туристов...

– Я серьезно.

– И я. У меня аллергия на яблоки.

– Можно заменить пачкой сигарет. Трусите?

– Перед женщиной в данной ситуации – как бы и не стыдно...

– Не просто трусите, а в глубине души считаете, что девушка зря расхвасталась. Зря. Я хорошо стреляю, так что не ухмыляйтесь.

– Да нет, я по другому поводу, – признался Мазур. – Жаль, что не дожил дон Астольфо, побрекито... Вы и в самом деле были бы подходящей королевой...

Ольга сузила глаза:

– Ах, кто-то уже насплетничал? Конечно же, кроме Авилы, и некому... Ну, это к лучшему. Кто-нибудь другой на его месте мог и присовокупить ту старую выдумку, из-за которой я однажды аккуратненько всадила пулю в дерево, в дюйме от головы одного безответственного болтуна... Вздор. У дона Астольфо были свои пороки, но педофилии среди них не числилось. Вы со мной согласны, Лопес?

– Конечно, сеньорита Ольга, – кивнул сержант. – Ничего подобного. Дамы, к которым он, честно признаться, питал слабость, были, как бы сказать деликатнее, соответствующего возраста... Между нами, сеньоры, это был великий человек, что бы про него сейчас ни болтали...

Ольга кивнула с самым серьезным видом.

– Ага, особенно если вспомнить про лагерь в Мапачильяно... – проворчал Кацуба.

– Вам, большевикам, лучше бы помолчать, – заявила Ольга. – Вы ведь не станете отрицать, что расстреливали с л о я м и, сословиями? Когда сама принадлежность к определенному сословию служила основанием для расстрела. У нас ничего подобного не было. Дон Астольфо был тиран, согласна, но при нем страдала только конкретная личность, а не абстрактный представитель сословия...

– Согласен, – признал Мазур не без неловкости. – Вот только должен напомнить, что мы с коллегой никого не расстреливали, более того, по моему глубокому убеждению, б о л ь ш е в и к о в в массе своей как раз и перещелкал Сталин в тридцать седьмом.…

– Ну, я не имела в виду лично вас... Я о тенденциях. Что до Сталина – вам лучше бы поговорить с одним моим знакомым, капитаном тигрерос, вот уж кто обожает вашего хефе как великого императора... Посмотрите, это еще что?

Мазур взглянул в ту сторону. Железная дорога и автострада тут раздваивались – рельсы проходили над берегом неширокой спокойной речушки с коричневой водой, а бетонка круто сворачивала влево, тянулась по гребню крутого откоса. Примерно метрах в четырехстах впереди им опять предстояло слиться, бок о бок пройти по железному решетчатому мосту.